В поезде

Источник
В поезде

Ане около 25-ти. Она закончила медучилище и несколько лет работала в детской больнице. Аня очень любит детей. Несколько дней назад она была на море под Одессой. Ей там очень не понравилось, потому что море было холодным и грязным. Единственное из этой поездки, о чем она рассказывала с умилением и огнем в глазах, — дети. «По всему побережью карапузы с мамочками. Рыжие, светленькие, мальчики, девочки, близнецы, кучерявые, длинноволосые. Одни плещутся, другое стоят такие серьезные. Так и хочется за щеку потрепать!»

А до этого четыре месяца Аня провела в АТО. Поехала туда добровольцем. Была медиком-волонтером еще на Майдане. «Мне всегда было всё равно, кому плохо. Я давала клятву Гиппократа. Если лежал беркутовец, его надо было подбирать. Да, мне было в душе неприятно, но для меня это была только физическая оболочка, которую я должна была починить». «А ополченцев приходилось лечить?» — спрашиваю. Говорит, нет, к ним в госпиталь не привозили. Но если бы привезли — конечно, лечила бы.

Стрелять не перестали и сейчас. Тише после Минска не стало. Каждый день к ним в госпиталь привозили примерно по 20 раненых. «А потом они по телевизору рассказывают про 3-4 раненых. Они в каком-то одном госпитале считают — или просто цифры придумывают?»

Аня и смеется, и жалуется на «Правый сектор» (деятельность запрещена на территории РФ). «Превратили его в какое-то чудище. Нам вообще без армии можно было бы, если б так и было, как говорят. Приходило бы в города, обещали бы натравить на всех „Правый сектор“, и все бежали бы».

Никакой идеологии, кстати, за «Правым сектором» Аня не видит и говорит, что под его знаменами объединилось много просто безбашенных людей.
Вспоминает, как на Пасху, только зазвонили колокола, бойцы «Правого сектора» на передовой начали стрелять. «Нет, ну это нормально вообще? Люди на праздничную службу пошли — а они поливают». Вообще Аня думала, что на войне верующих станет больше. А их в госпитале спрашиваешь — и получаешь в ответ: «Я верю только в себя».

Порошенко надоел. Вернее, он особо никому и не нравился, еще когда выбирали. Но он казался меньшим из зол. А теперь Порошенко — как и все остальные — вызывает только раздражение. Потому что власть зарабатывает на войне, а умирают молодые ребята. Офицеры из Дебальцево бежали первыми. Солдаты, которые выбрались, искали их по штабам и заставляли ползать на коленях, умоляя о пощаде.

Саакашвили и прочие приглашенцы тоже бесят, говорит Аня. Вспоминает Януковича и Евромайдан. Спрашиваю: Ну, и зачем тогда стояли? За Европу? Нет, говорит. Много, конечно, было глупых и необразованных, кто действительно верил, что Украина тут же вступит в ЕС. Но это был не их протест. «Когда страна плохо живет, когда у тебя дети умирают в больницах, потому что их нечем и не на что лечить, нельзя сидеть в своем дворце на золотом унитазе».

Родители Ани каждый раз просят ее не уезжать. Она все время предупреждает: «Если я не подхожу к телефону, значит, я просто занята. Вот если у меня телефон выключен — надо беспокоиться. Если он выключен три дня — то меня, скорее всего, убили.»

----

Николаю за 50. Он из Горловки. Работы там нет. Людей теперь практически тоже.

Дом Николая еще стоит, но до сих пор вокруг стреляют. Он живет на верхнем этаже. Соседи постоянно зовут переехать в подвал, где убежище. «А зачем мне переезжать? Смысл? Если судьба, то и в подвале достанет».

Николай никогда не ходил на митинги. Да и в Горловке их особо и не было. Ночами он работал на складе, днем было не до этого. Когда начали стрелять, возвращаться с работы под утро стало страшно.

А в прошлом году у Николая погиб сын. Накрыло по дороге домой. «Неужели после такого не захотелось в ополчение?» — говорю. «Захотелось, но не взяли. Им там профессионалы нужны. Дураков с ружьем бегать хватает, говорят. Вот сосед так вообще три раза к ним ходил проситься, и все бесполезно».

Николай верит, что ДНР сама себя обеспечивает. «Технику можно купить. Даже танки. На заводах — даже если и в России, хорошо, — такие же люди. И руководители их — люди. Всем нужны деньги. Вот они и продают технику ополченцам.» «Так откуда ж,» — интересуюсь, — «у ополченцев такие деньги?» «Уголь продают. Шахты же до сих пор работают».

У Николая родственники под Черниговом. Он мог бы уехать, но не уедет. Потому что в Горловке дом и родители, которых не увезти.

Если реформа по децентрализации Украины пройдет, как задумано, лично Николай останется доволен.
«Мы с самого начала хотели всего лишь того, что теперь обещают в Киеве. Больше прав, больше самостоятельности. Никогда не было и разговоров о присоединении к России». На референдуме Николай голосовал за то, чтобы ДНР расширила свои полномочия в составе Украины.

----

И Аня, и Николай хотят мира. Пожалуй, это один из немногих пунктов, в которых их мнения совпадают. «Мы ходим в одну церковь, говорим на одном языке. Я понимаю, если бы мы воевали с иностранцами, с фашистами. Но как, почему мы стали друг друга убивать?» Николай молчит. Когда он выходит, Аня ухмыляется:
— Так и знала, что поеду сегодня с кем-то оттуда. Прямо чувствовала
— Слушай. Ну вы хотя бы поговорили! С чего-то же надо начинать.
— Ну мы всё равно думаем по-разному. И никто никого не переубедит. Хотя каждый имеет право на свою правду, наверное.

Через час я выйду из вагона, а они поедут в дальше. И будут спать друг напротив друга, через проход в полметра, в одном купе. И я очень надеюсь, что они не первые и не последние.

Дарья Пещикова
журналист «Эхо Москвы»