"Молодогвардеец"

Продолжая тему так называемых «депрессивных» регионов Луганщины, «МГ» обратился за комментариями к начальнику главного управления экономики Луганской областной государственной администрации Альберту Зинченко

Луганск уже можно назвать депрессивным

– Альберт Николаевич, у вас, наверное, есть свое понимание причин, приведших многие территории области к их нынешнему состоянию – депрессивному…

– Прежде всего необходимо выяснить, что подразумевается под термином «депрессивность». Депрессировать может любой регион, даже город Луганск. Депрессивность – это стойкое ухудшение параметров. Допустим, есть какая-то базовая отрасль, ухудшение показателей которой приводит к общему, комплексному ухудшению состояния территории. Это могут быть какие-то мелкие колебания. Например, тот же «ЛИНОС». Если сейчас взять показатели Лисичанска, то при остановке ЛИНОСа на плановый ремонт они покажут депрессию территории. Хотя на самом деле её нет, это состояние – временное.

Другое дело, когда идет стойкое ухудшение этих показателей. Например, когда закрылась шахта или какое-либо другое единственное бюджетообразующее предприятие. И город не будет развиваться, пока там не начнут работу другие предприятия. Мы же привыкли несколько путать понятия, называя депрессивными территории, в которых есть недостаточные показатели развития. Взять хотя бы Красный Луч. Там, конечно, беда после закрытия шахт. Но в городе сегодня стойкая тенденция развития. Маленькая, но стойкая. Там нет ухудшения состояния, а есть маленькие шажки по её улучшению.

В Луганске, пока не решится вопрос по находящимся в стадии санации и ликвидации бюджетообразующим предприятиям, параметры ухудшаются. То есть Луганск уже можно назвать депрессивным. Пока не будет решен вопрос по «Лугансктепловозу», станкостроительному заводу, по массе других предприятий. Единственное, что спасает Луганск, это то, что здесь – центр регистрации юридических лиц, которые, как плательщики налогов, наполняют бюджет города.

– Депрессивными у нас считаются шахтерские города, пострадавшие от так называемой реструктуризации угольной промышленности.

– Что касается шахтерских районов, где 5 – 10 лет назад произошло закрытие шахт, то можно сказать, что они свою депрессию уже прошли. В свое время они уже достигли уровня, ниже которого опускаться было некуда. И сегодня, если там более-менее профессиональные местные власти, которые смогли к себе привлечь инвестиции или какой-либо бизнес, то у них, несмотря на сильное отставание социально-экономических параметров от развитых городов области, депрессии нет. Там есть определенный прогресс.

А вот в сельских районах, действительно, серьезнейшая проблема. Такой депрессии, как в чисто сельских поселках, нет нигде. У нас в ряде районов уже вообще нет никакой промышленности. В принципе, сельские территории во всем мире считаются неразвитыми. Они не могут развиваться так, как урбанизированные центры.

Давайте посмотрим на жизнь в некоторых селах: клуба нет, фельдшерско-акушерский пункт еле дышит, дорогами никто не занимается, в школах постоянно уменьшается число учеников.

– В то же время реализуются новые проекты развития села, например, программа «Школьный автобус»…

– Существует, как мне кажется, не совсем правильное понимание программы «Школьный автобус». Сельский автобус используется просто как средство подвоза учащихся. А цели программы – более широкие. То есть мы должны сконцентрировать необходимое количество учащихся в школе с нормальным преподавательским составом в более-менее нормальных поселках, и школьный автобус должен подвозить детей в эту школу. Это позволит снять нагрузку с бюджета. Ведь школу необходимо обогревать независимо от того, сколько в ней учеников – 3 ли 20. В любой программе нельзя развивать только какой-то один её элемент. Говоря о программе, мы должны понимать, из чего она состоит, и какие цели должны быть достигнуты. В «Школьном автобусе» мы зациклились только на приобретении автобусов – купив его, можно улучшить подвоз детей из какого-нибудь села.

– Тем не менее по каким-то параметрам вы все же оцениваете состояние дел в городах и поселках области.

– Есть два способа оценки – субъективный и статистически-экономический. Если опросить жителя Луганска и, например, Марковки, то они оба будут недовольны жизнью. Хотя уровень жизни и окружающие условия у них сильно отличаются друг от друга. Это – субъективный.

А статистически-экономический опирается на определенные параметры. Это связано с экономическим развитием, которое не всегда дает социальный эффект. Например, тот же Лисичанск, который дает 25% всего промышленного производства области за счет «ЛИНОСа». Какие там социальные программы? Да, он дает зарплаты своим рабочим, пополняет бюджет города. Но, по соотношению к прожиточному минимуму, он давал такую же зарплату и такие же налоги и три года назад. Само предприятие, между тем, развивается, но сказать, что оно пропорционально своему развитию помогает городу, нельзя.

Развитие экономики в сегодняшней эпохе глобализации весьма косвенно сказывается на развитии территории, а можно даже сказать, что и не сказывается совсем. Таким образом, более правильным является субъективный подход. Людей, всем довольных, никогда не будет, но мы будем знать, чего они хотят и как нам развивать государство. Это с точки зрения органов власти.

Плюс ко всему есть еще вопрос профессионализма людей, которые этим занимаются. Для развития производства главное – инвестиции в основной капитал. Я не говорю об иностранных инвестициях, так как у нас понятие о них, в том числе и законодательное, несколько извращено. То же самое и при их оценке.

Например, в Луганскую область иностранных инвестиций привлечено в пять раз меньше, чем в прошлом году. Но при этом капитальные инвестиции, ставшие на баланс и участвующие в производстве, выросли. В чем разница между иностранными и капитальными инвестициями? Иностранные – это когда на таможне регистрируется перемещение капитала или оборудования. Оно может здесь годами лежать на складе и не участвовать в производстве.

Поэтому, например, меня, как экономиста, больше интересуют инвестиции в основной капитал. Когда средства приняты на баланс предприятия, на них стала начисляться амортизация, и они реально участвуют в процессе производства. Если посмотреть в территориальном разрезе, то даже по этому можно сделать вывод о развитии. То есть, если есть нормальное восстановление производства. Мы знаем, что уровень расширенного воспроизводства, это когда рентабельность 25%. При уровне амортизации 10% основные средства восстанавливаются и предприятие, соответственно, развивается. Если уровень ниже, то значит основные средства производства не восстанавливаются, и оно умирает. Это – один из признаков депрессии.

Инвесторам не нужна доведенная до беды, вечно просящая власть

– Для привлечения инвестиций в области создавались территории приоритетного развития (ТПР). Как можно охарактеризовать их деятельность?

– С инвестициями у нас в области работают по-разному. Во-первых, как у нас воспринимают инвестора – иностранного, бюджетного, любого? Его психологически воспринимают как спонсора. Например, на территории приоритетного развития инвестору говорят: у нас ТПР, вкладывайте деньги. Сейчас, надо сказать, нет проблем с инвесторами, инвестиционными фондами. Есть проблема с использованием, вложением этих средств. Инвестор должен знать, что он вложил деньги в спокойную, комфортную территорию, и они будут работать и давать ему прибыль. Бизнес в чистом виде. Что у нас делают для этого? Получили статус территории приоритетного развития. Но кто об этом знает? Знают об этом тот же немец, украинец или россиянин?

Пару лет назад, например, мы проводили семинар-обучение в одном из районов области. Участвовали представители местной власти и ряд серьезных иностранных специалистов, занимающихся инвестированием. Один из потенциальных инвесторов предложил посмотреть на все с его позиции: «Во-первых, откуда я могу узнать о существовании местных инвестиционных проектов? Ну, допустим, каким-то образом я все-таки узнал и решил приехать сюда, посмотреть. Я не могу комфортно долететь из Германии в Луганск, в лучшем случае я каким-то образом доберусь в Донецк. Как я могу добраться до вашего района? Ладно, каким-то образом я сюда добрался. Допустим, я поселился здесь, не будем говорить о бытовых проблемах – горячая или вообще какая-нибудь вода. И вот я прихожу к главе местной администрации и прошу показать проекты. Я готов отдать эти проекты своим специалистам для рассмотрения, вычисления экономического эффекта, подтверждения ваших расчетов. И тогда я буду готов вложить деньги. Но проектов нет. Второе – вы меня заманиваете тем, что, как территория приоритетного развития, дадите мне таможенные льготы. Но какую пользу вам принесет то, что я по льготам привезу сюда товар или оборудование? Вам от этого будет только вред. Во-первых, государственный бюджет недополучит деньги. Во-вторых, кто вам сказал, что я завезу именно оборудование? Я могу просто торговать на вашей территории». Последнее, собственно, иногда и происходило в соседней области. Через одну ТПР ввозились дешевые контрафактные товары, которые, по большому счету, угробили нашу легкую промышленность. А какой социальный результат мы можем получить? Да никакого. Создадут, скажем, 50 рабочих мест.

– То есть результаты работы территорий приоритетного развития – неоднозначны?

– Наверное, самой большой ошибкой в Луганской области было создание территорий приоритетного развития именно в депрессивных регионах. На это не посмотрели с точки зрения инвесторов, которым не нужны проблемы. Им не нужно, чтоб мэр все время ходил и просил то построить что-то, то дорогу отремонтировать. К тому же в этих районах, в основном, было монопроизводство – уголь и все, что с ним связано. И если там открывать производство другого профиля, то откуда для него взять кадры? То есть создание ТПР в депрессивных районах было правильно с социальной, психологической точки зрения. Но с экономической – неправильно.

В Донецкой области сделали по-другому. Почему туда пошли инвестиции? Они сделали несколько территорий – Донецк, Макеевка, Енакиево, Мариупольский порт вообще сделали специальной экономической зоной (СЭЗ). То есть создали крупных монстров, локомотивы. На этих территориях есть квалифицированная рабочая сила. Там нет доведенной до беды, просящей власти. Тамошний уровень – ближе к европейскому. Поэтому инвестиции там лучше работают. А созданные там ТПР послужили локомотивом и для развития других территорий.

Если сейчас что-то случится с АМК или «ЛИНОСом», то область потеряет все показатели

– Что могут дать Луганщине инвестиции?

– Инвестиции в Луганскую область нужно привлекать, чтобы поднять пласт из приблизительно 800 предприятий, которые являются бюджетообразующими для городов и районов. А для этого необходимо сделать так, чтоб потенциальные инвесторы знали о существовании этих предприятий. Необходимо иметь проект, а может быть и не один, на одно и то же предприятие, которые можно показать инвестору. И не надо смотреть на него как на спонсора. Инвестор приходит зарабатывать деньги, а не оказывать спонсорские услуги. Если удастся поднять этот комплекс, тогда можно говорить о диверсифицированной экономике. Это – движение к равномерному развитию территорий области.

Речь не идет о том, что можно будет превзойти по развитию города Луганск, Алчевск, Северодонецк, потому что это, так сказать, флагманы. По большому счету, это как раз те территории, которые развиваются и тянут за собой другие. Но их мало, и область пока сильно зависит от работы 5-6 крупных предприятий. Если сейчас что-то случится с АМК, Коксохимом, «ЛИНОСом», «Азотом», то мы вообще потеряем все экономические параметры. Хотя на жизни людей это почти никак не отразится. Это отразится на показателях работы промышленности области, может отразиться на бюджетном распределении НДС. Но сильного влияния на жизнь людей не окажет.

Вообще, мы имеем очень искаженную и опасную структуру промышленного производства в области. Из 2026 предприятий наше управление отслеживает работу 36, которые составляют 82% экономики области. А показатели других 800 – 900 предприятий, может быть, не такие значительные, но трудно переоценить их важность для городов и районов, в которых они находятся. Если эти предприятия постепенно начнут получать эффективных собственников, инвестиции и начнут развиваться, то область сильно уменьшит свою зависимость от работы упомянутых 36 предприятий. То есть мы получим диверсифицированную экономику – положение, к которому стремится Запад.

Могу привести пример, о котором мне несколько лет назад рассказал мэр одного из польских городов. Ему удалось привлечь в свой город две транснациональные автомобилестроительные компании, которые открыли предприятия по сборке автомобилей. Было создано около 2000 рабочих мест. Все были довольны. Но через некоторое время цеха разобрали, погрузили в вагоны и перевезли в более выгодное место, в Азию. Мэр рассказал, что до прихода этих компаний в городе ставка делалась на развитие малого бизнеса, город ни от кого не зависел – нельзя сказать, что все было хорошо, но так плохо, как стало после потери этих 2000 рабочих мест, не было никогда. Это – один из побочных эффектов глобального бизнеса.

У нас, в Луганской области, те же «ЛИНОС» и АМК – по сути, тоже интернациональные структуры. Повлиять на них становится все сложнее и сложнее. Их не интересуют, по большому счету, социальные проблемы области. Да, пока находим общий язык, но сколько так будет продолжаться? Выход из этой ситуации – в развитии диверсифицированной экономики, что позволит разным территориям области развиваться более-менее равномерно, и исчезнет депрессивность.

Легкую промышленность мы можем потерять окончательно

– Как вы оцениваете перспективы вступления Украины во Всемирную торговую организацию (ВТО)? Может быть в этом вступлении и есть панацея от многих бед депрессивных районов?

– В этом вопросе есть сиюминутные и перспективные оценки. Вообще, от вступления в ВТО выиграет Украина в целом. Выиграет производство, ориентированное на экспорт. Это хорошо, например, для Луганской, Донецкой и других развитых областей.

Во-первых, мы выходим на рынки, на которые нас ранее не пускали. Для того чтобы не пускать на эти рынки наш дешевый и качественный продукт, использовались разные предлоги, например, те же антидемпинговые расследования. Этот продукт, по большому счету, не является инвестиционным продуктом – труба, металл и так далее. Но даже для него существовали ограничения. Та же поправка Джексона-Вэника. Сколько лет и сил потребовалось, чтобы отменить её в отношениях с Украиной! Да и отменили её скорее по политическим мотивам, так как для экономики Соединенных Штатов эта отмена была невыгодна.

Во-вторых, мы сможем выйти на сбыт инвестиционной продукции, то есть машиностроения. Мы сможем без особых барьеров вывозить свою продукцию машиностроения. Я не говорю о том, что мы будем продавать наши тракторы, автомобили или локомотивы в Америке, Европе, хотя это тоже не исключено. Но мы сможем выйти на традиционные рынки, где требуется дизельная тяга. Например, мы говорим о Сибири, севере России, о Китае, Казахстане. На севере России из-за климатических условий не может быть электрической тяги. То же самое в Казахстане.

То есть Украина в целом, и в торговле, и в наполнении бюджета, выиграет сильно.

Сельское хозяйство – это одна из отраслей, которые получат от этого вхождения проблемы. Сельское хозяйство, легкая промышленность, по большому счету, и сегодня являются кризисными. Легкую промышленность мы можем потерять окончательно, если её предприятия не станут частями глобальных компаний. Ведь поток сюда продукции легкой промышленности мы уже не сможем сдерживать ни таможенными, ни какими-либо другими инструментами.

– Но ведь было бы явным преувеличением говорить о том, что сегодня легкая промышленность Луганской области сильно развита…

– Она развита потенциально. Давайте посмотрим в целом. В стране будут развиваться флагманы. То есть снова может быть перекос в структуре промышленности, но уже в целом по стране. Те экспортноориентированные производства, которые и сейчас более-менее развиты, будут развиваться еще сильнее. А в отраслях, ориентированных на внутренний рынок, может наступить кризис.

Наше сельское хозяйство и легкая промышленность живут только из-за того, что пока сюда еще не пустили других производителей. Здесь есть свои плюсы и минусы. Сначала минусы – мы получим приток на наш рынок дешевой сельскохозяйственной продукции, и по цене мы конкурировать не сможем. Если говорить о легкой промышленности в целом, то вначале будут потери. Наши предприятия вновь будут использоваться для работы по давальческой схеме. Но с другой стороны, усилится процесс приватизации и вхождения предприятий в глобальную сеть.

Почему легкая промышленность Луганской области так «села»? Не из-за того, что здесь плохие основные средства производства. Да, есть устаревшие, но есть и современные. Дело не в этом. Даже если поставить здесь самый современный завод, то его не пустят на уже поделенный рынок. Предприятия наши не смогут развиваться, если не войдут в глобальные компании. То есть они должны быть приватизированы.

Но есть два варианта приватизации: первый – чтобы, не имея проблем с таможней и транспортировкой, производить здесь товар. И второй – чтобы убрать конкурента. Как у нас, собственно, и происходило, например, в Красном Луче, в Свердловске. То есть фирма покупает предприятие своего конкурента и «кончает» его. Вот здесь необходимо влияние государства, чтобы следить за тем, кто входит на наш рынок. У нас есть транзитный рынок, мы должны пустить сюда инвестора, и тогда, думаю, года через три-четыре у нашей легкой промышленности будет очень серьезное развитие. Если она будет работать в глобальных компаниях. Если наш собственник не будет «жаться» – «зачем нам немцы?» и тому подобное. Будто бы немцы приехали, оккупировали, надели каски и стоят на вышках. Смешно. Ведь они привозят сюда капитал, чтобы здесь развивать производство, здесь платить заработную плату.

Что касается сельского хозяйства, то здесь, наверное, будет немного сложнее. Потому что земля вряд ли будет продаваться. Даже если будет продаваться, то она не будет продаваться иностранцам. Возможны различные схемы. Но если сельскохозяйственный производитель будет знать, что с его землей ничего не случится, то тогда в сельское хозяйство пойдет капитал. Ведь не зря немцы во время Второй мировой войны вывозили к себе наш чернозем. Здесь интенсивность производства любой продукции будет намного выше и с меньшими вложениями, чем на Западе. К тому же у них налоги в сельском хозяйстве намного жестче. У нас налоговое законодательство в этой отрасли довольно либеральное. Думаю, что все-таки через какое-то время сельскохозяйственное производство у нас начнет развиваться.

Проблема в другом – в переработке. Наша перерабатывающая промышленность может здорово потерять. Если взять молочную продукцию, то её далеко на переработку не надо возить, её надо перерабатывать на месте. А что касается мясной, зерновой и других, то здесь есть опасность. Мы можем стать сырьевым придатком для переработки продукции в других странах. Ведь добавленная стоимость на зерно и на мясо будет создаваться там.
В целом, пока трудно точно предсказать ситуацию, так как мы не знаем, каким будет пакет законов по ВТО, на каких условиях мы в неё вступим, какие условия мы выставим. Это всё, как я понимаю, – предмет очень серьезного торга. Есть еще один немаловажный момент: кто раньше вступит в ВТО – Украина или Россия? Кто кому будет выставлять дополнительные условия? Если Россия вступит раньше, то мы окажемся в очень невыгодной ситуации. Во-первых, по транспортировке углеводородного сырья. И мы очень серьезно можем потерять по сельскому хозяйству, ведь как минимум сельское хозяйство востока Украины ориентировано на экспорт в Россию. Если Украина вступает первой, то перед нами снимаются все торговые барьеры. Например, марковский сыр. Отличный сыр, 90% которого экспортировалось в Россию. Сейчас Россия под разными предлогами закрыла доступ на свои рынки. Завод пытается освоить местный перенасыщенный рынок, цеха затоварены. Это – один маленький пример. То же самое по всем другим товарам. То есть это принципиальный вопрос, поэтому он форсируется обоими государствами.

Таковы краткие оценки – в целом Украина однозначно выиграет от вступления в ВТО. Прежде всего выиграют промышленно развитые, экспорто-ориентированные регионы – в частности, Луганская, Донецкая области.