Донбасский синдром: гибнущие не в бою

Источник
Главный военный прокурор Анатолій Матіос справедливо обратил внимание на высокие небоевые потери. Больше тысячи солдат и офицеров погибли не из-за действий противника, а собственных ошибок, беспечности и, конечно же, "зеленого змия".

У нас действительно огромные небоевые потери. Первое, что мне приходит на ум в связи с этим: история освобождения города Ясиноватая, который потом, к сожалению, был утерян, но тем не менее... Во время освобождения этого города, я не буду называть бригаду, но было потеряно пять бойцов, пять 200-х. Первый, немного, так сказать, в нетрезвом виде бросает гранату в подъезд, она неудачно отрикошетила, он себя подорвал. Другие двое заснули прямо на дороге, четвертый пьяный сел за руль БМП и задавил их насмерть, еще один самострел – сам себя застрелил, и так далее. И в итоге пять бойцов погибли, хотя ни один из них в бою не пострадал.

Я сам не раз был свидетелем того, как происходят подобные ситуации. Один мой знакомый боец, который служит в Военной службе правопорядка (ВСП), помню, рассказывал, что в СИЗО города Мариуполь примерно равное соотношение сидящих в этом СИЗО между сепаратистами и бойцами Вооруженных Сил. Я не хочу оперировать цифрами, но просто смутило меня само соотношение. И те, которые сидят, они сидят не просто так, а за нарушения. Как правило, это либо алкоголь, либо грубое нарушение устава. И то и другое приводит к таким вот тяжелым последствиям.

Что касается посттравматического синдрома, это уже вопрос адаптации, военный синдром так называемый. У нас был в стране афганский синдром, когда-то давно был вьетнамский синдром, а теперь у нас такой донбасский синдром, который, к сожалению, у нас в стране на официальном уровне пока не признан. До сих пор не принята общегосударственная программа реабилитации военнослужащих, прошедших АТО.

Пока что, к сожалению, этой проблемой в большей степени занимаются волонтеры. Естественно, в силу своих ограниченных возможностей эта помощь фрагментарна: кому-то помогли, о ком-то забыли. А так, чтобы централизовано, на должном уровне, как это происходит во многих государствах, в тех же Соединенных Штатах, Израиле, и другие странах, которые постоянно участвуют в каких-то военных конфликтах. Вот у нас этого нет. У нас военный конфликт есть, мы прекрасно отдаем себе отчет в его масштабах, в том, что он завтра не закончится, а вот программы реабилитации общей государственной нет. И это вопрос не только оказания психологической помощи, или любой другой медикаментозной помощи. Это вопрос социальный. Это вопрос трудоустройства, это вопрос вхождения человека в мирную жизнь, это все очень непросто. Пока что этот вопрос системно абсолютно никак не решается.

Опять же, я не хочу говорить о каких-то цифрах, но мне не раз приходилось общаться с военными медиками, с госпитальерами. И все они говорят о том, что большинство потерь (я сейчас уже говорю о боевых) происходят не от смертельных ранений, а в результате потери крови, от того, что вовремя не была оказана первая помощь, в результате тех ранений, когда человек должен быть спасен и выжить. А у нас, к сожалению, люди зачастую гибнут в таких ситуациях.

У нас должной системы медицинской подготовки на уровне каждого бойца. У нас была проблема – не хватало аптечек. Потом волонтеры ее более-менее решили и снабдили бойцов аптечками. А кто-то спросил, умеют ли они ими пользоваться? Так вот, в большинстве случаев в экстремальных ситуациях боец не знает, как пользоваться аптечкой. Он знает, что где-то там у него есть Celox. Он там где-то приблизительно представляет, что это препарат останавливает кровь. А как? Как нужно использовать этот порошок? Они не понимают. Или как нужно наложить этот жгут? Они не знают. Вот в чем проблема. Это, во-первых, проблема в образовании. И она более-менее сейчас начала решаться на уровне Нацгвардии. В ВСУ ситуация чуть похуже.

Роман Бочкала