ИноСМИ
Если вы сможете попасть в VIP-зал на втором этаже отделения Louis Vuitton в Улан-Баторе – он находится рядом с магазином Burberry (тем, который в комплексе Central Tower, а не тем, который в будущем отеле Shangri La), - Вам нальют бокал шампанского и покажут инкрустированное драгоценными камнями седло, изготовленное специально для этого магазина. Оно символизирует «слияние связанного с наследием путешествий бренда и монгольской традиции верховой езды», сообщает Louis Vuitton. Вам также покажут специальный контейнер для транспортировки икры через те самые монгольские степи, в которых вырос Чингис-хан.

Это новая Монголия, и она не во всем похожа на старую. Старый образ жизни никуда не исчез – хотя юрты-гэры, которые веками можно видеть в степи, теперь часто бывают украшены спутниковыми антеннами и панелями солнечных батарей, - и почему он должен был бы исчезнуть? Ни китайское, ни советское господство не изменили знаменитую монгольскую кочевую и индивидуалистическую культуру. Однако теперь, когда NPR называет монгольскую экономику самой быстрорастущей в мире, никто не уверен в том, что головокружительная трансформация Монголии пойдет в итоге ей на пользу.

Взлет Монголии имеет отношение не только к самой Монголии. Эта страна в целом - второстепенный глобальный игрок и ее судьба связана с судьбами двух ее могущественных соседей – Китая на юге и России на севере. Она поднимается и падает с ними вместе. Монголия 70 лет находилась за «железным занавесом» в катастрофическом положении. Она была недоразвитой диктатурой. Теперь, став демократической и рыночной страной, она сумела присоединиться к восхождению Китая – но вынуждена разделять с Китаем и его риски.

Монголия богата природными ресурсами: медью, золотом, ураном и – что, вероятно, важнее всего – углем. При этом граждан, между которыми можно было бы распределять эти доходы, у нее сравнительно мало. Хотя ее территория более чем в три с половиной раза превышает территорию Калифорнии, живут на ней всего 2,7 миллиона человека – меньше, чем в городском центре Фучжоу, 30-го по величине города Китая.

Благодаря растущей потребности Китая именно в тех минералах, которые в изобилии имеются у его северного соседа, Монголия присоединилась к небольшой группе некогда бедных азиатских стран, обогащающихся, торгуя с Пекином. Казахстан, который, конечно, никогда не был страной из «Бората», но, тем не менее, был далеко не Веной, сумел, снабжая Китай энергоресурсами, обеспечить себя средствами на модернизацию в национальном масштабе и на строительство новой сияющей стеклянной столицы.

Такие страны, как Киргизия и Узбекистан, строят свои экономики с опорой на китайский рынок импорта. Трудно в связи с этим не вспомнить государства Персидского залива, которые продали Западу достаточно нефти, чтобы всего за 50 лет превратить себя из полукочевых и неграмотных сообществ, в страны настолько богатые, что у них возникают проблемы с чрезмерным количеством Ferrari на улицах.

Проблема в том, что благосостояние Монголии неустойчиво. Если в китайской экономике случится неожиданный спад – что вполне возможно – монгольская экономика моментально рухнет. И даже если этого не произойдет, однажды – через 20 лет или через 50 - монгольские угольные шахты, безусловно, истощатся.

Сейчас множество монголов, отказавшихся от своего скотоводческого образа жизни, стекаются в стремительно растущую столицу. Однако они зависят от экономики минеральных ресурсов, и если новая жизнь их подведет, многие из них не смогут вернуться к старой. К тому же при такой высокой, как в Монголии, инфляции жесткая посадка может оказаться крайне болезненной.

Таким образом, если Монголия использует китайскую версию той же модели, которая обогатила ближневосточных экспортеров нефти, перед ней стоит та же проблема: как вложить деньги в более устойчивые отрасли, чтобы было на что опереться, когда уйдут покупатели или кончатся ресурсы. Нет ничего плохого в том, что монголы пользуются плодами своего нового успеха, однако если они будут тратить все свои деньги на украшенные драгоценностями седла, первый за столетия золотой век Монголии может оказаться недолгим.

("The Atlantic ", США)
Макс Фишер (Max Fisher)