"Реальная газета"

Стихла музыка. Выслушав свою заслуженную бурю аплодисментов, откланялись актеры. В зале зажегся свет, зрители разошлись, растеклись двумя ручьями в распахнутые двери. А я сижу в одном из первых рядов и заворожено смотрю на занавес. И вот уже совсем близко служащий театра, и, кажется, он вот-вот обернется булгаковским Лагранжем и начнет важным и суровым голосом вопрошать: «Кто остался в театре после спектакля?». Я встану и уйду, но все равно буду верить, что это не конец. Я знаю, что это просто затянувшийся антракт. Ведь игра – та, которая жизнь, – не заканчивается. Она продолжает свой неистовый бег там, в стихии закулисья.

Нам повезло. Прошли те времена, когда наш украинский театр вынужден был существовать в качестве одной из трупп в объединенном Луганском областном театре, бороться за выживание в условиях беспощадного притеснения, принудительного творческого застоя, заангажированности, хронической текучести кадров и, откровенно говоря, отсутствии возможности действительно заинтересовать зрителя.

Все изменилось, с каждым годом люди – и молодежь в том числе – все больше тянутся в храм Мельпомены. Причем как в зрительный зал, так и на сцену. И украинский музыкально-драматический театр уже не просто достойный конкурент русскому драматическому. Он дышит полной грудью, он дышит по-новому, поражая разносторонней проблематикой, неповторимой эстетикой, своеобразным современным прочтением классики – украинской и не только, гармоничным союзом живой музыки, пластики, света, сценографии и блестящей игры актеров разных поколений. И наравне с народными и заслуженными артистами становятся любимцами публики молодые дарования.

С одним из таких признанных фаворитов – обаятельным Трубадуром, отважным Д’Артаньяном, убедительным Меркуцио, казаком Никитой из «Титаривны», отчаянным Брэдом из «Мокрого» блюза», умопомрачительной тетушкой Чарлея из «Донны Люции», коварным Наркомом из «Экстези» — любовь» и прочее, прочее, прочее – верным служителем муз Александром РЕДЕЙ мне удалось пообщаться в перерыве между дневным и вечерним спектаклями.

– У Вас в этом году своеобразный юбилей: десять лет, как Вы закончили колледж культуры и искусств и поступили на работу в украинский музыкальный театр. Расскажите, пожалуйста, о вашем пути в искусство. И почему именно театр?

– Почему театр… Ну, в принципе, я и не думал ни о чем другом, когда шел к этому… А шел я к этому с детства. Никогда не возникало вопросов, кем я буду, кем я стану. Меня по пути вели учителя, которые сразу же, в школьные годы, дали мне прозвище Артист. И у меня не возникало сомнений. Вопрос стоял, поступлю ли. Хотя это были еще юношеские годы, и мы все были такие заводные, новаторы, чего-то хотели и особо не сомневались в своих силах. А дальше… Театр, ну а куда еще? Я хотел сюда попасть — я попал. Я вообще человек очень целеустремленный. Мы, родившиеся в год Быка да плюс еще Скорпионы, — очень целеустремленные люди. Поэтому театр изначально был запланирован — еще с детских лет.

– За время Вашей работы украинский музыкальный театр получил, наконец, собственное здание на улице Оборонной, заслужил статус «академического» и регулярно принимает участие в различных фестивалях и конкурсах. Ощущаете ли Вы изнутри его развитие, изменения, рост коллектива?

– Конечно, конечно. Я не знаю, каким был театр пятнадцать лет назад, я пришел позже, но о том, что пошла новая волна, могу сказать с уверенностью. Владимир Юрьевич МОСКОВЧЕНКО, главный режиссер театра, дал зеленый свет молодежи. До этого сами знаете, как было в театрах, а, возможно, кое-где и сохранилась еще такая тенденция: Джульетт, четырнадцатилетних девочек, играют дамы, которым за сорок. У нас все это изменилось с нашим приходом. Мы пришли сюда одним выпуском, мы были первой молодежью – до этого молодежи долго здесь не было, но, скажем так, ведь не было и актерского факультета. Первый появился только в девяносто четвертом году. И когда пришла сюда первая партия молодежи, режиссер решил сделать такую шикарную новаторскую вещь: дать зеленый свет молодежи. И молодые роли стала играть молодежь. Поэтому свежая струя была пущена. И, действительно, театр пошел в развитие. Он стал более молодым. Вообще, наш основной зритель – это молодой зритель.

Но без бывалой гвардии тоже никак нельзя, они помогают нам всецело. Театр развивается, получает награды во всяческих номинациях, актеры растут, репертуар растет. Единственное, что вызывает беспокойство у меня лично, — постановки как бы пустили на конвейер. Слишком часто спектакли делаем. По шесть-семь спектаклей бывает – это много, столичный театр себе такого не позволяет. Вот как на телевидении сейчас сериалы штампуют, так начали штамповать спектакли. Я считаю, это, конечно, не очень хорошо. Но, в принципе, театр растет, растет репертуар, растут актеры. С одной стороны, это полезно – чем больше работы, тем больше развиваются актеры. Они работают, ищут себя, ищут себя режиссеры – и приглашенные, и свои.

– Не тяжело молодому поколению срабатываться со старшим, с «бывалой гвардией»?

– Нет. Нам повезло с коллективом в этом плане. Очень тепло нас встретили, старшее поколение приняло нас, как родных. Мы сражу же получили своего рода меценатов, покровителей, воспитателей и учителей. Не было вот этих вот известных «понтов». Напротив, даже отеческая какая-то забота. Опять же, повторюсь, воспитание. Учителя. Нет, у нас не возникает проблем.

– А конкуренции, борьбы за роли нет?

– Нет. Из-за того, что спектакли у нас ставятся очень часто, борьбы за роли нет. Работы хватает всем. Бывают моменты, когда сидит человек, допустим, в массовке какое-то время, играет эпизодические роли, но нужно уметь ждать, настраиваться, потому что улыбается тебе фортуна — всегда, всегда. Режиссеры приезжают к нам часто, и свой режиссер ставит, так что без работы никто не сидит. Насчет себя могу сказать точно: тут уже мне жаловаться грех просто было бы. Действительно, я в репертуаре почти целиком. Можно на пальцах пересчитать спектакли, в которых я не участвую. Потому именно у меня борьбы за роли нет совершенно. Бывают иногда моменты, когда мне хочется даже отдохнуть от всего этого. Но востребованность – это здорово. Что может быть лучше для актера, чем быть востребованным? Пока играется, пока берут, надо этим пользоваться, надо набираться опыта.

– Вы так часто перевоплощаетесь, что, наверно, можно сбиться со счета в сыгранных вами ролях. Среди них есть самая любимая?

– Любимая роль… Многие актеры хотят сыграть Гамлета, предпочитают еще какие-то классические произведения. А для меня почему-то из всех моих шестидесяти ролей – вот, кстати, еще один юбилей у меня, 60 ролей сыграно, — я почему-то выбрал не какое-то там классическое произведение, а веселуху, развлекаловку. Это «Донна Люция». Вот не знаю почему. Может, потому что женщина, что-то необычное. Любой актер – мужчина, — я думаю, мечтает сыграть женщину, потому что это что-то такое загадочное, что-то инородное для нас, для мужчин – войти в платье, не просто в платье, войти в пластику. Поэтому я очень люблю эту роль, ценю. Вообще любимых ролей очень мало. Я не согласен с тем, что многие актеры говорят: все роли как дети, все люблю. Это неправда, я считаю. Они лукавят в некотором роде. Потому что, честно скажу, можно выделить несколько ролей, которые действительно твоему сердцу милы, которые ты любишь, которые ты ценишь. У меня из всех шестидесяти их очень немного – ролей пять я могу назвать, в которых я действительно купаюсь, поистине себя нахожу. И я чувствую себя свободно в них.

— Какого плана роли?

— Я вообще человек по натуре несерьезный, ироничный, и мне нравятся роли более игровые. Мне еще, конечно, не удалось воплотить тот образ, может, я еще до этого дорасту, дойду как-то с годами – мне очень хочется сыграть, допустим, того же Раскольникова. Что-то психологическое такое-эдакое. Пока что мне, в основном, даются, скажем так, по фактуре, по темпераменту роли героев экшнов-боевиков, или, опять же, комедия какая-нибудь, или роль героя-любовника. А из любимых ролей, за которые мне действительно не стыдно, это Д’Артаньян – роль любимая, может, потому, что мы все выросли на Мише Боярском. «Д’Артаньян и три мушкетера», конечно, – любимый фильм детства. Это донна Люция, как я уже сказал. Это роль Брэда Виннера в «Мокром блюзе». Люблю ее, не знаю почему. Мне там не приходится ни драться, ни трюкачить, но я ее люблю, может, потому что близка мне по характеру. А еще роль Трубадура в «Бременских музыкантах», хоть и сказка – я обожаю просто. Возможно, опять же, потому что мультик детства любимый, и сейчас его очень люблю.

Люблю очень свою переломную роль. Это Меркуцио, который дал мне путевку в жизнь немножко в другой ипостаси. Если до этого я играл только героев-любовников, в основном, то Меркуцио просто-напросто переломил это, и меня увидели режиссеры уже в другом образе. Мне уже стали давать негативные роли. Негативных ролей у меня вообще очень мало. Их две: это Нарком из «Экстези» – любовь» и вот последняя работа, «Два джентльмена из Вероны», Протей. Пока что с негативом у меня все. Но хочется, хочется, конечно.

– Что такое театр для Вас лично?

– Дом родной. В принципе, театр – это все. Отсюда можно не выходить. Здесь я получаю информацию – я человек от компьютера, Интернета очень далекий, все, что мне нужно, я получаю здесь. Здесь школа, скажем так. Школа жизни. Здесь любимая работа. Вообще, я считаю, для человека немаловажным является заниматься любимым делом, да еще и получать за это деньги. Это не каждому дано. Я не могу сказать, как некоторые люди жалуются: вот, отпахать смену, хочется отдохнуть… А я не хочу отдыхать. Я отпуск ненавижу. Я ненавижу выходные, серьезно. Бывает, конечно, когда загруженность большая, очень большая – как вот перед Новым годом, последние недели у нас было по четыре спектакля в день. Плюс репетиции, и все остальное… Очень выматываешься, хочется все на свете послать и тупо отдохнуть. Просто лежать… Но ненадолго. Отпуск ненавижу. Он мне не нужен, пока не нужен. Может, когда-то я выбьюсь из сил, захочется поваляться, погреться на солнышке, а сейчас мне хочется работать, тупо работать, работать и еще раз работать. Я вообще из тех людей, для которых на первом месте работа, на втором месте работа, на третьем работа, и только на четвертом месте семья. Это плохо, наверное, очень плохо. Некоторые считают меня эгоистом — это неправда. Просто я человек одержимый. Одержимый своей профессией, своим делом.

— А ведь по образованию Вы на самом деле режиссер. Есть какие-то задумки, возможно, планы на будущее в этом амплуа?

— У нас, чтобы стать режиссером — вот как Толик ЯВОРСКИЙ (Анатолий Яворский – благородный Альдемаро из «Учителя танцев», уморительный Лопуцковский из «Шельменко-денщика», крутой мафиози из последнего «Пять минут до Нового года» и др. – прим. авт.), он же актер вообще по образованию, а сейчас учится на режиссерском, — начинают все со сказок, конечно. У меня тоже нет в планах ставить какие-то серьезные вещи, сказку одну я, конечно, хочу поставить. Это «Маша и Витя против Диких Гитар». Я действительно очень хочу поставить эту сказку. Возможно, я ее и поставлю на следующий Новый год. У меня, в принципе, возможность такая по-любому есть – у меня есть диплом режиссера. То есть сказки я имею право ставить. Было бы желание. Пока его нет. У меня была возможность поставить сказку «Бременские музыканты», но вовремя подвернулся Толик, перехватил, сказал: давай я поставлю. А мне же еще хотелось сыграть Трубадура, и я с радостью согласился: давай, ставь! Хотя предлагали изначально мне, но я отказался. В общем, не тянет меня в режиссуру, но, опять же, пока. Возможно, с возрастом – у всех по-разному.

— Тяжело быть таким талантливым?

— Ой, вы меня просто ошарашили… (Якобы смущается). А я талантливый? … Тяжело. С одной стороны, тяжело, с другой — легко. Когда берешь планку какую-то, ее уже нельзя ронять, никак нельзя. Ее надо либо держать, либо поднимать выше. У каждого человека есть свой потолок. Поэтому я избрал сразу несколько путей своей, скажем так, одаренности – я поскромней скажу, слишком лихо как-то – талант… Я немножко пишу еще, сценарии там, сказочки всякие, стихи, повести… И плюс я же еще постановщик боев и трюков. В этом плане еще себя нашел. Так что я не могу устать от чего-то одного. Если, допустим, я устаю играть, я просто начинаю отдавать себя какому-то другому делу. Устаю трюкачить или ставить постановки с трюками – начинаю писать. И так меняется, меняется… А вообще тяжело, честно говоря, тяжело держать планку. Это самое, наверно, тяжелое. Страшно, когда, возможно, однажды могут сказать: Редя уже достал, утомил просто, хочется чего-то нового. Вот это действительно страшно, конечно.

А пока есть цель, есть фантазия, есть мечты – их надо воплощать, вот и все.

– Вот насчет боев: Вы где-то обучались этому?

— В этом смысле я самородок. Чего греха таить, я этому не учился нигде. Мой учитель – это Джеки Чан. Серьезно говорю. Он, правда, сам этого не знает… У меня просто очень богатый багажник, скажем так. Я в юности очень много занимался спортом, поэтому тело у меня тренированное и послушное. Мне повторить что-то, показанное кем-то, особого труда не стоит. Некоторые трюки – да, приходится тренировать с утра до ночи. А вообще всем, что я умею из трюков, я обязан Джеки Чану. Диски, кассеты – смотришь, заметил какой-то трюк, остановил, на замедленное воспроизведение поставил, отрабатываешь. Тело поддается дрессуре. И, естественно, — видите эту голову? (Стучит себе по голове). Она из золота. Я вижу картинку. Это больше операторский сленг, но я вижу картинку боя изначально, я знаю, как сделать, чтобы это было красиво, динамично, а самое главное — зрелищно. Сейчас нужно делать бои зрелищные.

Возможно, они у меня неправильные. Возможно, не по Коху (Иван Эдмундович Кох — выдающийся педагог, основатель предмета сценического движения (1942), автор единственного советского учебника сценического фехтования. – прим. авт.). Я вообще не сторонник Коха. Я считаю, что Кох – это прошлое. Я не против него как такового, просто я считаю, что время другое уже. Когда был Кох, не было такого изобилия восточных единоборств, акробатики – всего этого не было, и, естественно, люди учились по Коху. В 60-70-е года это было здорово, но сейчас – посмотрите, что творится на телевидении. Взять любой современный фильм – все завязано на акробатике, фехтовании. Плюс элементы восточных единоборств. Это здорово, это смотрибельно. Я считаю, что бои должны быть такими. Пока, пока такое время – я не говорю, что это навсегда. В этом я новатор, а лет через двадцать какой-то новый постановщик скажет: Редя – это уже старье, будем ставить что-то новое. И будет прав. По-своему, так, как я сейчас говорю о Кохе. В то время – да, это было здорово, а сейчас… Поэтому я борюсь с тем же Московченко, нашим режиссером: потому что его учили так, все по Коху – вот так правильно. И тем не менее, сколько бы он ни говорил мне: Саша, твои бои неправильные, они не по Коху – все равно каждый раз подходит: Саша, поставь бои, пожалуйста, в спектакле. Он прекрасно понимает. Я и ему доказываю, что бои должны быть смотрибельные, они должны быть зрелищные.

Другой вопрос с актерами. Не все люди подготовленные, конечно. Актер не обязан быть и акробатом, и спортсменом, поэтому тут уж по желанию. Или это есть, или этого нет. Поэтому ребят приходится натаскивать, я еще веду у актеров акробатику. Подтягиваю их, растягиваю, делаю в чем-то сильными.

У меня есть мечта. Я самоучка в этом плане, у меня нет реальных учителей, все, что я видел у Джеки Чана – это же киношные бои, совсем другое дело, там ракурс поменял, несколько дублей, а актеры театра имеют право только на один дубль, и у нас ни матов нет, ничего – пожалуйста, на сцену. Поэтому мне бы очень хотелось поучиться у настоящих мастеров, чтобы приехал действительно постановщик боев какой-то – из Киева, из Москвы, и я очень хотел бы поучаствовать у них – просто статистом, каскадером. Я многого еще не знаю. Меня самого многое не устраивает даже в своих собственных постановках. А учиться люблю.

— Вы помянули Москву. Именно там Луганский украинский театр открыл свой 67-й театральный сезон и в Театре на Малой Бронной показал «Ночь на Ивана Купала» М. Старицкого, «Свечкину свадьбу» И. Кочерги и концерт-спектакль «Театральные фантазии». Какие впечатления остались от гастролей?

— Сложно сказать. Дело в том, что у нас сейчас большой напряг с монтировщиками в театре. У нас один монтировщик всего, а декорации большие, громоздкие. И я подрабатываю монтировщиком – у нас многие молодые актеры подрабатывают. Поэтому я вставал раньше всех актеров, утром мы выезжали, нас привозили в театр, мы ставили декорации, приезжали актеры – мы репетировали, потом играли спектакль, все уезжали, а я оставался еще разбирать эти декорации и только поздно вечером приезжал в Москву. Поэтому сказать, был я в Донецке или Москве – разницы никакой. Я ее практически не видел просто-напросто.

А вот впечатления от приема – это да, мне очень понравилось. Прием был очень теплый и в театре, и в гостинице. И публика очень хорошо принимала. Была, в основном, диаспора наша, но и просто люди местные приходили. И очень нравилось им, принимали на ура. Не думали, что в Луганске, на периферии, может быть такой театр. Это здорово. Сами служащие театра говорили, что даже их актеры так не играют, мэтры. Они мастера слова, а у нас в театре – это больше зрелищность. Мы берем, в основном, эффектами какими-то, вокалом, трюковой композицией. Что ни говори, мы берем зрелищем. Но я считаю, что это нормально, это правильно. Начали с того – уйдет и это. Будем маститыми актерами, пройдут годы, мы станем занудными, захочется говорить…

— И напоследок. Чем порадуете луганского зрителя в новом году?

— Я очень рад, что подарили мы ему – луганскому зрителю – «Пять минут до Нового года». Правда, очень рад, очень благодарен Толику. Поистине купались. Песни, во-первых, все очень любимые, я вообще ужасно люблю эстраду 80-х годов. Я очень люблю все эти темы. Это то, что мы подарили под конец года.

А дальше ждет большая премьера – «Тарас Бульба». Это туда, ближе к июню. С Михаилом Васильевичем ГОЛУБОВИЧЕМ в главной роли.

Ждет постановка Владимира Московченко – оперетта по Раймонду Паулсу «Сестра Керри». Живая музыка, оркестр будет играть.

Это моя долгожданная постановка – десять лет я уже ее жду, вынашиваю эту роль, — «Тиль» по Григорию Горину, Тиль Уленшпигель. Я ее вынашиваю еще с «кулька». Я давно хотел ее сыграть, но не получалось, я упрашивал Московченко долгие годы, он все отказывался, отказывался, отказывался. С одной стороны, даже хорошо – я вырос как актер, я вырос внутренне как человек, сформировался, возможно, стал в каких-то случаях злее, разумнее в чем-то. И это хорошо, потому что я теперь по-другому совершенно воспринимаю этот образ. Мне удалось в этом году уговорить приезжего режиссера Александра КОРОЛЯ, который ставил у нас «Украденное счастье» и «Мне являлась любовь» об И. Франко, поставить «Тиля». Он с радостью согласился. Мы уговорили худсовет, установили сроки – апрель-май нам отвели.

Вот три постановки. Толик будет ставить «Великого Лягушонка», сказку очередную. Так что до конца сезона зрителя мы еще удивим четырьмя премьерами…

В том, что удивят – сомневаться не приходится. Каждый новый спектакль (неважно, премьера это на самом деле или просто не виденная вами постановка) — это портал в неизведанные просторы, на пути в которые все переворачивается с ног на голову. Сидишь в красном кресле и думаешь: ну, это уж точно предел. Лучше быть не может. Ан нет. Регулярно превосходят сами себя. Остается только в отсутствие слов качать головой, улыбаться во все тридцать два, судорожно бить в ладоши и не стесняться слез – слез глубокого сопереживания, слез катарсиса, слез искреннего восхищения.

Наталья ПАЕВСКАЯ