"Зеркало Недели"

Миф о всеобщей ненависти россиян к Москве соответствовал действительности лет двадцать назад, хотя и тогда отношение к столице было двойственное (в России вообще почти все двойственно, к этому придется привыкнуть любому, кто намерен понимать ее по-настоящему). Конечно, Москва зажирается, конечно, население колбасных электричек ее недолюбливало (напомню, что колбасными эти электрички назывались потому, что в Москве иногда бывала колбаса, а в провинции почти никогда — и вот ее возили; колбаса бывала по 2.20 и 2.90 — соответственно «Молочная» и «Останкинская»). Но если б не было Москвы — соответственно не было бы и колбасы, да вдобавок у большинства россиян издревле сохранилось устойчивое представление о необходимости угощать гостя всем лучшим, демонстрировать ему исключительно светлые стороны своего существования, и Москва служила России именно для этих целей. Это в строгом смысле не город, а гостевая витрина, и потому он должен быть самым жирным, самым сияющим, самым денежным! У нас нищая страна?! Эва, да неделя в Москве вдвое дороже недели в Токио! Наши не шутя гордились, узнав, что Москва — самый накладный город мира для туриста и входит в десятку самых дорогих для аборигена. Так аборигены, кстати уж о них, раскармливают вождя: считается, что его полнота гарантирует их благосостояние, что они таким образом притягивают благополучие. Так Марина Цветаева перед эмиграцией изо всех сил раскармливала Алю: «Привезу толстую! Пусть никто не смеет говорить, что здесь голод!». Москва, может, и виновата перед всей остальной Россией — тем, что в ней легче жить; но это ведь вся остальная Россия сделала Москву именно такой, поселив туда свой «золотой миллион» и еще девять серебряных. Это ведь коллективное, по умолчанию, решение всего народа — сделать один город-витрину, воплощенное благосостояние. Правда, у нас гомункула сначала создают, а потом начинают ненавидеть, словно он сам собою взялся (классический пример — искусственная оппозиция, которую Кремль организует и тут же начинает гнобить). Но к этой ненависти примешивается еще и огромная доля национальной гордости: да, такого разрыва между провинцией и столицей нет ни у кого! На десять километров от МКАД отъедешь — другой мир!

А между прочим, именно этот разрыв является основной приметой «имперских» наций, как говорил о том три года назад покойный Илья Кормильцев. Главная задача империи — расширяться, она повсюду рассылает своих ковбоев, осваивающих для нее новые территории, — и нравы на этих границах сильно отличаются от столичных. В Штатах тоже так было, и в Риме было, и вообще это признак роста — когда империя еще стремится куда-то и заводит себе тихую столичную заводь, а на границах ведет упорные бои с соседями или природой. К сожалению, нынешняя Россия уже не стремится ни к какой экспансии — только отругивается в ответ на чужие претензии; ей почти нечего противопоставить прочему человечеству, берущему новые рубежи (к взятию этих рубежей относится и американо-иракская война, так что экспансия — вещь неприятная и небезопасная). А в условиях застоя и ненависть к столице постепенно ослабевает, и самая столичность постепенно перемещается — например, в нефтедобывающие районы. Или в Петербург. Как бы то ни было, ханты-мансийский кинофестиваль уже сегодня поинтереснее московского. А Питер хоть и не приобретает особого лоску (тут сколько ни вложи — все мало), но факт рождения там уже предопределяет карьеру в куда более значительной степени, чем наличие московской прописки. Россия постепенно становится страной не одного, а многих центров; и это говорит не о демократизации, не об улучшении качества жизни, а об утрате цели.

С Москвой вообще случилась забавная вещь: раньше мэр Лужков активно противопоставлял ее остальной России, потому что в Москве приватизация шла по-лужковски, а в России — по-чубайсовски. То есть собственность раздавалась не просто так, а в руки собственного клана крепких хозяйственников. Эти хозяйственники заботились о витрине и обеспечивали народ прибавками к пенсиям, а также рядом прочих существенных льгот, хотя себе вообще ни в чем не отказывали. Впоследствии Лужкова потеснили и ужали, но не потому, что его метод кому-то разонравился, а потому, напротив, что его распространили на всю Россию. Ведь лужковская Москва — город по преимуществу сырьевой, только вместо нефтяного ресурса он эксплуатирует свою столичность. А в остальном все то же самое: для динамичного развития и своевременного решения проблем требуется свободная пресса, желательна вертикальная мобильность (чтоб приходили новые люди), хорошо бы и ротировать как-то правящую касту... Но ничего этого в Москве не было. Лужков не сдавал своих точно так же, как сегодня их не сдает Путин. Лужковская модель — идеальная для экстенсивного развития, с тотальным контролем, властной пирамидой, отсутствием свобод и событий, — попросту перенесена на всю страну. Россия наконец стала такой, как Москва, — о чем всю жизнь и мечтала. Так что поводов для ненависти больше нет. Правда, сохранился значительный разрыв по части так называемой культурной жизни — в Москве по-прежнему страшное количество театров и кинотеатров, а в провинции их раз и обчелся. Но положа руку на сердце в этих кинотеатрах категорически нечего смотреть, и почти все, что показывают в них, в конце концов добирается и до провинции. А театры постепенно вырождаются, равняясь на антрепризу, — антрепризы же с сериальными звездами и по провинции чешут со страшной силой, так что никому не обидно. Все как у Шварца: один подкупил актеров, другой подкупил зрителей. В нынешней Москве, может, и есть настоящее искусство — да только смотреть его уже некому: в экстенсивных обществах вырождение идет быстро, за год человек так успевает отойти от себя прежнего, что сам диву дается — что я себе позволял?!

Эти процессы, в общем, синхронны. Москва становится все провинциальней, Россия — все сытей. И люди теперь ненавидят друг друга не за наличие или отсутствие московской квартиры, а просто так — как ненавидят друг друга спортсмены в проигрывающей команде, которые понадеялись было пробиться в высшую лигу, да так и не поняли, что в высшей лиге дворовый футбол неактуален.

Дмитрий БЫКОВ